Константин Батюшков. 17 уроков жизни русского поэта, который писал 12 лет, а 30 лет – молчал

27 июня 2025 г.

Константина Батюшкова сегодня вспоминают редко. Разве только те, кто интересуется поэзией XIX столетия. А для современников он был очень значимой фигурой. Его знали как прекрасного поэта, как новатора в стихосложении, реформатора русского языка. Батюшкова считают предтечей Пушкина. Это был человек умный, хорошо образованный, знающий в совершенстве итальянский и французский языки, разбиравшийся в литературе, истории, политике, военном деле, блестяще остроумный. Батюшкова знали в московском и петербургском высшем обществе и при дворе как одарённого поэта, уже первые написанные в юношестве стихи принесли ему известность. Ему были даны многие таланты, но судьба приготовила ему жестокий подарок. Разбираясь в его пути, мы можем выделить несколько уроков из его жизненного опыта, над которыми нелишне задуматься и нынешнему поколению творческих людей.

Урок первый. В жизни важно встретить пламенного идеалиста

Он родился в Вологде, когда ему было три года, семья переехала в Вятку - туда перевели служить отца, губернского прокурора. С севера Батюшковы уехали, когда тяжело заболела Александра Григорьевна Батюшкова, урождённая Бердяева. Николай Львович вывез жену в Петербург, надеясь, что в столице ей помогут справиться с душевной болезнью. Но через год и семь месяцев она скончалась, а на попечении отца остались пятеро детей. Константина отец определил в частный пансион, где он учился до 16 лет. Особую склонность он проявил к итальянскому языку и словесности, много читал и учился самостоятельно, сверх программы.

Его развитию немало способствовало общение с семьёй дяди - Михаила Никитича Муравьёва, поэта, педагога, философа, который считался одним из самых просвещенных людей XVIII столетия. Молодой Батюшков жил в его доме, где его любили, как сына. По протекции Муравьёва он, закончив образование, получил место в канцелярии Министерства народного просвещения. Под влиянием дяди сформировалась жизненная философия молодого человека. Муравьёва современники называли «пламенным идеалистом». И Батюшков, для которого поэзия рано стала важной частью жизни, связывал творческий труд со славой государства. Искусство и поэзия играют в истории народа не меньшую роль, чем военные триумфы и политические победы, говорил он. Когда ему случилось выступать в Обществе любителей русской словесности, он призвал слушателей «совершить прекрасное, великое, святое дело: обогатить, образовать язык славнейшего народа, населяющего почти половину мира; поравнять славу языка его со славою военною, успехи ума с успехами оружия».

На государственной службе он познакомился и близко сошелся с людьми, которые на долгие годы составили круг его общения. Среди них были филолог и ботаник, переводчик, издатель Иван Мартынов, поэт Иван Пнин, поэт, переводчик и сын знаменитого писателя Николай Радищев, переводчик Дмитрий Языков. Сохранились свидетельства о молодом Батюшкове как о человеке с тонким умом, чутким сердцем, очень ранимом и самолюбивом.

Урок второй. Поэты могут спорить веками

Батюшков был из нового поколения поэтов и не мог остаться в стороне в споре о русском языке с так называемыми «архаистами». Идеологическим лидером у них был вице-адмирал русской армии Александр Семёнович Шишков. С легкой руки Батюшкова он получил прозвище «Славенофил», которое было на слуху в столице и высмеивалось на все лады. Шишков доказывал, что русский язык берёт начало в древнем славянском языке, и указывал современным поэтам, что им следовало бы заимствовать слова и выражения из древней письменности и фольклора, а не из французской словесности. Тогда бы русская поэзия обрела истинно национальные черты и была бы спасена от влияния «западноевропейской скверны», - говорил Шишков. Он обвинял своих противников в стремлении порвать с русским патриархальным прошлым, национальными основами нравственности и веры. В условиях назревающего конфликта с Францией подобные заявления приобретали ещё и политический характер.

Шишков был не одинок в своих убеждениях. В 1807 году в Петербурге в доме Гавриила Романовича Державина на Фонтанке начал собираться кружок единомышленников, впоследствии названный «Беседа любителей русского слова». В него входили кроме самого Державина, Иван Андреевич Крылов, граф Дмитрий Иванович Хвостов, поэт Сергей Александрович Ширинский Шихматов, драматург Александр Александрович Шаховской.

О соотечественниках-архаистах Батюшков мог говорить только на языке сатиры. Находясь в родовом поместье в вологодском Хантонове, решая дела семейные, он написал сатирическое стихотворение под названием «Видение». Сюжет у него был такой: по воле Аполлона все русские поэты отправились в загробный мир, чтобы предстать перед судьей в царстве мертвых, Миносом. Им надо переплыть Лету. А перед тем погрузить в её воды свои творения. Ранее умершие русские поэты (Ломоносов, Сумароков, Княжнин, Богданович, Тредиаковский, Барков, Хемницер) уже сидят за трапезой, а вновь прибывшим награда полагается только после испытания. Батюшков беспощадно «топит» в водах Леты всех за исключением Крылова - его талант карамзинисты уважали.

Урок третий. Русский язык силён постоянным развитием, тогда и женщины не соскучатся

Шишков резко критиковал Николая Михайловича Карамзина, который придерживался совсем иных взглядов на развитие русского языка: выступал за сближение разговорного и письменного языка («пиши, как говоришь, и говори, как пишешь»), призывал относиться к литературному творчеству не как к священнодействию, а как к беседе с другом. Карамзин и его последователи - новаторы, к которым примкнул и Батюшков. Они заботились об изяществе и красоте написанного, о гармоничном звучании, о выстроенной композиции. Из-под их пера не выходили оды, как призывал Шишков, они писали элегии и послания на «живом» русском языке.

Сторонники Карамзина всерьёз опасались, что стараниями «архаистов» ремесло литератора станет предосудительным с точки зрения хорошего вкуса. Слушая поэзию кружка Шишкова, «женщины, у которых вкус нежнее и вернее, соскучатся прежде, а после них тотчас и мужчины», говорили «карамзинисты» между собой. И тогда родится предубеждение к поэзии и к литературе вообще, и читатель пройдёт и мимо того хорошего, что создаётся русскими стихотворцами.

Батюшков восхищался итальянским языком - звучным, гибким и музыкальным, тогда как родной русский приводил его в ужас неблагозвучием. Звуки Ы, Щ, Ш, -ший, -щий, при-, -тры его возмущали. Итальянский, писал он своему другу Гнедичу, «язык гибкий, сладостный, язык, образованный великими писателями, лучшими поэтами, мужами учеными, политиками глубокомысленными, - этот язык сделался способным принимать все виды и формы». Вот и русскому языку он старался «привить» мелодичное итальянское звучание, придать ему необходимую гибкость, живость и свободу, сделать его способным выразить и тончайшие переживания человека, и сильные мысли, и глубину чувства.

Урок четвёртый. От тоски и скуки не спасает и война

В ноябре 1806 года, когда Александр I объявил войну Франции, Батюшков вступил в ряды ополченцев. В 19 лет он через посредство Алексея Николаевича Оленина, с сыном которого был дружен, устроился на должность письмоводителя в канцелярию генерала Александра Ивановича Татищева, потом был назначен командиром батальона ополчения. К концу февраля 1807 года он покинул Петербург во главе своего подразделения.

Поход занял два с половиной месяца. Впечатления у Батюшкова были противоречивые: он пишет друзьям, что военное ремесло ему нравится, но сильно устаёт – и должность обязывала следить за всем, и здоровье было слабым.

В мае, когда русская армия отступила к укрепленной позиции недалеко от восточнопрусского города Гейльсберг, батальон Батюшкова оказался в авангарде и принял на себя удар главных сил французов. Для молодого офицера это кровопролитное сражение оказалось вторым - первое было при Лаунау, на территории Польши. Русские потеряли около двух тысяч человек, и шесть тысяч получили ранения, но одержали победу, отразив все попытки французов захватить позиции. Батюшков получил тяжёлое ранение в ногу и был отправлен лечиться и восстанавливаться в Ригу. Боль от этой раны потом напоминала о себе всю жизнь.

В начале осени 1807 года Батюшков прибыл в Петербург. Перед ним открылась возможность стать штатным военным. В сентябре вышел манифест императора о роспуске ополчения, но часть участников военной кампании поступила на службу в лейб-гвардии Егерский полк, который понёс сильные потери. Батюшков воспользовался случаем и тоже перевелся в полк в чине прапорщика. Той же осенью он тяжело заболел и не оправился до весны. Встав на ноги после болезни, Батюшков сразу же покинул Петербург и отправился в вологодские имения, где и провёл лето, решая проблемы семьи, хотя тосковал по друзьям и литературной среде.

В сентябре 1808 года его батальон отправился в новый военный поход, в Финляндию. Добравшись до северных границ страны в Иденсальми, он свалился с лихорадкой, у него болела грудь, но несмотря на болезнь, Батюшков дважды участвовал в схватке со шведами. Поход затянулся, в Финляндии наступили страшные холода - «так что ртуть термометра замерзает» писал он в письмах с войны. Батюшков тосковал, мучился вынужденным бездействием, жаловался друзьям на скуку и одиночество и просил прислать ему книг.

Урок пятый. Нервные расстройства до добра не доведут

Летом 1807 года Батюшков заезжал домой в Хантоново - материнское имение в Вологодской губернии. Здесь его ждали неприятные хлопоты. Отец женился во второй раз, дети его брак осудили, молодую жену не приняли, а во избежание имущественных споров в будущем было решено разделить имущество Батюшковых. Заниматься этим пришлось Константину: в мае ему исполнялся 21 год, он официально становился помещиком и фактически главой семьи.

К лету 1809 года Батюшков вышел в отставку и вернулся в Петербург, а потом в деревню - помогать сестрам наладить быт в неустроенном имении. Он задержался там на полгода, после чего уехал в Москву. Его беспокоят мысли о будущем. Батюшков думает устроиться на службу в иностранную коллегию и просит содействия Гнедича, а сам тем временем хочет ехать в Тверь просить покровительства великой княгини Екатерины Павловны. Но так и не доехал: снова помешала болезнь, на этот раз нервическая. Настроение у него резко поменялось, он пишет, что готов заложить часть имения, уехать в чужие края и «прожить свой век в безвестности».

Урок шестой. Настоящие друзья плохого не посоветуют

Выйти из хандры помогла дружеская поддержка, «карамзинисты» ценили в нём новое свежее дарование. Современники считали его мастером лёгкой поэзии, небольших зарисовок, стихов любовного содержания в духе французского поэта Парни. И когда он, в очередной раз вынужденный уехать в Хантоново, занялся там стихотворным переложением библейской книги «Песнь песней», москвичи его новое увлечение встретили непониманием. Вяземский писал Батюшкову: «Ты совсем с ума сходишь. «Песнь песней» сделает из тебя, как я вижу, Шишкова. Сделай милость, не связывайся с Библией. Она портит людей…».

Батюшков ещё не был глубоко религиозным человеком, но он видел войну, и пережитое изменило его. Он не мог оставаться жизнелюбом, воспевающим прекрасные дни юности и её милые забавы. К тому же обстоятельства, в которых он находился, не были благоприятными: ему по-прежнему не хватало средств, он был одинок и нездоров. Исследователи его биографии пишут, что он завидовал Гнедичу, который, будучи ровесником, уже получил чин «за стихи», должность в библиотеке, жалованье и квартиру, а он сам не мог собрать денег, чтобы доехать до столицы. Он не знал, что делать: место в Петербурге, о котором он просит, пока не нашлось, и Батюшков по-прежнему думал уехать заграницу и поступить на службу там, его привлекает дипломатическая карьера. Он был готов ехать в Америку, в Стокгольм, в Испанию, куда угодно, «где может быть полезен». Жизнь в деревне его тяготила.

Урок седьмой. На стихах не заработаешь, но и недооценивать их напрасно

Батюшков страдал от ощущения собственной незначительности, ненужности, неоцененности, пишет исследователь его биографии Анна Сергеева-Клятис. Вотличие от своих друзей он сам ни разу не получил от правительства «ни единого ободрения своего поэтического труда». Он был молод, и вполне естественно, что в 22 года хотел славы и денег, которые бы дали ему свободу писать.
Весной Батюшкова приняли на должность помощника хранителя манускриптов в Императорскую публичную библиотеку. В следующие месяцы в Петербурге он пишет мало, медленно, потому что снова болеет и жалуется Жуковскому: «Останавливаться на всяком слове, на всяком стихе, переписывать, марать и скоблить, — нет, мой милый друг, это не стоит того: стихи не стоят того времени, которое погубишь за ними». Батюшков жил в Петербурге на скромные доходы с имения, и хотел остаться в столице хотя бы на год, но не удалось.

Урок восьмой. Только поступки делают человека сильным

24 июня 1812 года началась Отечественная война. Жители столицы эвакуировались в Нижний Новгород. Батюшков не может смириться с положением беженца в родной стране. Как и многих тогда, его одолевает ненависть к французам. Он хочет в действующую армию, судьба предоставляет ему случай — встречу с раненым генералом Алексеем Николаевичем Бахметевым, которому нужен адъютант. В конце марта 1813 года он получил назначение штабс-капитаном в Рыльский пехотный полк и адъютантом.

Во время войны он трижды успел посетить разоренную Москву, и поклялся в одном из писем увиденного не забывать. Он отказался от прежде написанного: стал называть ранние стихи «безделками». Для него они остались в прошлом, уступив место «важным» произведениям. В них зазвучали темы бессмысленности земного существования, случайности смерти и рождения, отсутствия благой воли в мироздании. Безысходность поэзии питалась его разочарованием в жизни. Мог ли он писать, как прежде, о прелестях земной любви, когда запретил себе личное счастье? В 1813 году он сделал предложение Анне Фурман, а потом вернул ей обещание под предлогом, что недостаток средств сделает их брак несчастливым.

Урок девятый. Без друзей и мир серый, и гении не рождаются

Зимой 1816 года он был переведен в гвардию, но служить больше не хотел — последний год перед отставкой был для него тяжелым. Он хотел свободы и литературных занятий. Батюшков стремился в общество близких по духу людей, и оно ожидало его в Москве. В него входили Василий Андреевич Жуковский, Пётр Андреевич Вяземский, Василий Львович Пушкин, Александр Фёдорович Воейков, Денис Васильевич Давыдов – все они вместе составляли костяк будущего «Арзамаса», литературного кружка, из которого потом вырастет Александр Пушкин. Батюшков одним из первых благословит талант молодого поэта, сравнив его с итальянским поэтом Ариостом: «Талант чудесный, редкий! Вкус, остроумие, изобретение, веселость. Ариост в девятнадцать лет не мог бы писать лучше».

Урок десятый. Как важно ценить надежды и собственные силы

В Москве ему было не до литературных занятий — мучала лихорадка и кашель, беспокоила боль и судороги в левой раненой ноге. Отставку он получил весной с присвоением более низкого чина, чем он рассчитывал, но был рад и тому, что закончил службу. Распухшая нога и сильнейшие боли не пускали Батюшкова из дома на протяжении почти двух месяцев. Он начинает мерить болезнями течение своей жизни. Планы на будущее он сверяет, прежде всего, с состоянием своего здоровья.

И все же он находил силы заниматься творчеством – тогда все его время занимала подготовка к печати «Опытов в стихах и прозе», хотя он очень сомневался, что взявшийся издать его Гнедич на его книге не разорится. Он думал, что её никто не будет покупать. Осень 1817 года стала тем временем, когда Батюшков впервые явственно ощутил признание. Книга вышла в свет, стала хорошо расходиться, вызывала всеобщее одобрение и интерес. Его мрачные прогнозы не оправдывались. В ноябре 1817 года поэт был принят на должность «почетного библиотекаря» Императорской публичной библиотеки — в знак уважения к его заслугам. Служба не приносила никакого дохода, но новый статус означал признание.

Урок одиннадцатый. О здоровье думай с молодости, иначе даже удача и везение будут не в радость

В Петербурге Батюшков не задержался. Болезни, постоянно о себе напоминавшие, вынудили его уехать на юг. Путешествие Батюшков начал с Одессы, которую он называл чудесным городом и русской Италией — уж очень много итальянцев здесь тогда жило. Впрочем, не только их, это был гостеприимный город, где нашли дом люди многих национальностей. Батюшков много гулял, несмотря на жару, изучал сохранившиеся древности, делал о них заметки и рисунки, искал ценные предметы для библиотеки.

В Крыму он собирался продолжить свои исследования по части древности и собрать еще более богатый материал. Но в конце июля получил из Петербурга уведомление о том, что его зачислили в русскую миссию в Неаполе, что ему присвоен чин надворного советника и назначено годовое жалованье в пять тысяч рублей. Проезд до Неаполя был тоже полностью оплачен. Но, судя по письмам, его уже не радует это назначение, хотя Италия была давней мечтой. Надежда у него только на то, что благоприятный климат позволит ему поправить здоровье.

В 1819 году он уже в Италии, но занят только лечением. Смена климата, тёплые бани, минеральные воды, строгая диета — он пробовал все доступные средства, но всё лето просидел дома с больной грудью, распухшим горлом и печальными мыслями, что здоровье «погибло невозвратно».

«Ощущение полнейшей бесприютности, потери ориентиров, отсутствие жизненной перспективы, а, главное, может быть, – трагическое переживание собственной слабости, физической и творческой, – таково состояние Батюшкова в Италии, начиная с первых месяцев. Добавим сюда тоску по близким и друзьям, отчасти вынужденное, отчасти выбранное им самим одиночество, резкое расхождение с прямым начальником, редкие письма с родины», - пишет Сергеева-Клятис.

Весной 1821 года Батюшков попросил отставки, но вместо нее пришел указ императора о повышении его жалованья. Не в силах выполнять свои служебные обязанности, он самовольно уезжает из Неаполя в Германию, на Теплицкие курорты, которые специализировались на лечении нервных заболеваний. Батюшков провел там около трех месяцев, но его состояние только ухудшалось.

Урок двенадцатый. Мания преследования чаще всего - это болезнь

Вести о душевном расстройстве Батюшкова дошли до Петербурга в 1821 году. Зимой 1822 года он был уволен со службы с сохранением должности и жалованья, в середине марта вернулся в Петербург, в мае уехал в Крым, чтобы лечиться там термальными водами и морскими купаниями. В Симферополе он познакомился с Фёдором Карловичем Мильгаузеном. Доктор не был психиатром, но у него был опыт лечения больных с психическими недугами. И он первым поставил Батюшкову диагноз: у поэта развилась наследственная болезнь на почве мании преследования.

Весь его ближайший круг был обеспокоен его состоянием. Думали, как вывезти Батюшкова в Петербург, но он отказывался. Избегал людей, пытался покончить с собой. Узнав об этом, друзья уговорили его ехать на лечение сначала в Дерпт, потом увезли его в Зонненштейн, поместили в частную психиатрическую лечебницу доктора Пирница, где он остался на четыре года. Когда болезнь окончательно его захватила, Батюшков стал считать свое пребывание в больнице заговором против него, называл её тюрьмой. Говорил, что здешние ванны – пытки, лекарство – яд, врачи – преступники, что подчиняться он им не будет, а только императору и посланнику в Дрездене.

Урок тринадцатый. О пользе знать свою наследственность

Рядом с Батюшковым была сестра Александра, но её он, как и других своих близких, не узнавал. Всё время лечения она оставалась в Зонненштейне, и только когда врачи признали, что лечение не приносит Батюшкову улучшений, выехала в Россию, чтобы устроить быт брата дома в Вологде. Но не успела: в 1829 году ее настигла та же самая родовая болезнь, с которой так долго и безуспешно боролся Батюшков. Она прожила ещё 12 лет у родственников в Ярославской губернии. Многие документы брата, его портрет, автографы, письма и книги она хранила как реликвии, и благодаря ей они стали доступны для потомков.

Урок четырнадцатый. О силе и неотвратимых последствиях заблуждений

Батюшков в сопровождении доктора Антона Дитриха приехал в Москву. Путешествие, во время которого у больного случались приступы то буйного помешательства, то религиозного фанатизма, то экстатические выходки с чтением стихов на итальянском, доктор описал в своём дневнике довольно подробно. Припадки сменялись тоской и равнодушием ко всему.

«Казалось, он чувствует, что в этом мире нет ничего, на что он мог бы надеяться <...> Свое истинное состояние он никогда не умел трезво оценить, только, кажется, чувствовал, что ход его жизни отклоняется от обычного, естественного, поэтому он сказал однажды о своей жизни: «Это басня басней о басне». С ним было невозможно вступить в беседу, завести разговор. Если случалось, что в тот момент, когда он вслух говорил с самим собой и был живо увлечен своим миром образов, его прерывали вопросом, касавшимся какого либо предмета повседневной жизни, то он давал краткий и совершенно разумный ответ, как ответил бы человек, отрешенный от внешнего мира волшебством гармонии музыки, которому назойливый спрашивающий докучает и мешает наслаждаться <...> постепенно зародилось в нем заблуждение, что сам он божественное создание и что с ним не может приключиться никакого несчастья», - пишет Дитрих.

Урок пятнадцатый. Если вас преследуют кошмары с друзьями в главной роли, то это вовсе не кино

В Москве, куда Батюшков очень стремился попасть, он стал спокойнее, приступов гнева почти не случалось, бывали дни и даже недели, когда он не произносил ни одного слова, целыми днями гулял по саду. В своей мании преследования он чаще всего вспоминал своего непосредственного начальника в Неаполе Штакельберга, графа Нессельроде и Александра I, которых считал виновными в происшедшей с ним трагедии. Их присутствие чудилось ему повсюду. По ночам ему виделись кошмары, их участниками были ближайшие его друзья и родственники. Никого из друзей видеть он не желал, в том числе Жуковского - считал, что тот вместе с Вяземским записывает все его высказывания, чтобы передать врагам.

С друзьями он больше никогда не виделся.

Урок шестнадцатый. Вся жизнь – борьба – опасное сочетание

Имения Батюшкова, села Воздвиженское и Межки были переданы в управление Григорию Гревенсу, сыну его сестры Анны. Своей семьёй Батюшков так и не обзавёлся. Племянник решил увезти дядю из Москвы. В 1833 году Батюшков вернулся в родную ему Вологду и на 11 лет поселился в доме вологодского священника Павла Васильевского. Дом сохранился, это двухэтажный деревянный особняк с антресолями, квартира Батюшкова находилась на втором этаже.

Профессор Санкт Петербургского университета Александр Васильевич Никитенко, в юности страстный поклонник поэзии Батюшкова, проездом оказавшийся в Вологде, остался под тяжёлым впечатлением от встречи с ним: «Он говорил о том, что у него заключен какой то союз с Англией, Европой, Азией и Америкой; что он где то видел, как кто то влачил в пыли Карамзина и русский язык. Важнейшими впечатлениями, оставшимися в сознании больного, была самая актуальная проблематика эпохи: борьба за новый слог, роль Карамзина, влияние античной культуры на русскую».

Урок семнадцатый. Важно найти своё место

Спустя годы Григорий Гревенс смог забрать дядю к себе, когда его семья переехала в новую казённую квартиру. Новое жильё было в самом центре города с видом на Архиерейский двор и кремль. В семье Гревенсов родилось много детей, квартира была просторная и удобная, да и состояние Батюшкова с годами стало стабильнее: нервные припадки давно не повторялись, физическое здоровье улучшилось. После переезда Батюшков стал общительнее, особенно с детьми, стал много читать, цитировал на память стихи, вспоминал свои походы, интересовался политикой и немного писал, хотя не публиковался.

Его творческая жизнь была короткой — он писал 12 лет и молчал больше 30-ти, до самой кончины в 1855 году. Но о нём не забыли. Его стихи пережили создателя. Интерес к ним сохранился и в XX веке. Поэты нового столетия обращались к его «Опытам», учились на стихах Батюшкова. В XIX веке его поэзию воспринимали как образец стройности и гармонии. А сто лет спустя была осознана и другая сторона его поэтического дара: внутренняя дисгармония, тревога и душевная неустроенность. Поэты XX века стихи своего предшественника стали воспринимать как предупреждение, как предчувствие трагедии, которая может совершиться с людьми, чересчур упоенно внимающими «сладострастью» стихов и мыслей (цитата: Кошелев В. А. Батюшков в двадцатом столетии).

Кристина БОРИСОВА

«Прессапарте»/Pressaparte.ru

Фото Игоря ДОКУЧАЕВА

Поделиться с друзьями:

Заказать книгу