Блеск и нищета российской медицины
Расходы на здравоохранение в 2017 и двух последующих годах будут, как известно, значительно сокращены. В будущем году на 20 процентов. Это можно было бы понять, если бы российская медицина уже достигла небывалых высот, и лишние деньги ей не нужны. Но, увы, это совсем не так.
 |
Контекст с Тамарой Фельдшеровой |
«Высоты» у нас, конечно, есть. И в некоторых медицинских учреждениях, не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и в регионах, делают операции, каких не может пока сделать никто в мире. Но это лишь отдельные ослепительные вершины, которые возвышаются над копошащимся внизу «муравейником», полным страданий и слез. Там, в этом «муравейнике», порой крайне затруднительно попасть к нужному специалисту и получить квалифицированную помощь.
В последние годы закрыли много больниц в глубинке, и медицина здесь «отодвинулась» от людей до такой степени, что порой они могут вовсе не успеть до нее добраться и умереть в дороге. А фельдшерско-акушерские пункты массово закрыли. И ничего взамен...
Врачей по-прежнему не хватает. Нужно сказать «спасибо», что в некоторых больницах районного масштаба ещё работают люди с советской закалкой. Им замены нет. Значит, льготы для молодых специалистов не столь привлекательны? И программы привлечения кадров не работают? Ну что такое для России даже миллион «земских врачей»? И с кабинетами врачей общей практики не очень получается. Я знаю новенькое здание в городе Пскове, построенное именно для этой цели. Но вот уж почти год, как оно пустует.
Лекарства в больницах – самые элементарные, дешевые, чтоб не «били» по бюджетному карману. Импортные сейчас усиленно заменяют на отечественные.
И, оказалось, у нас теперь даже пузырьки из-за границы! И спирт - вот уж нонсенс - китайский! И пациентам даже после внутривенных инъекций предлагают крошечные салфеточки, пропитанные этим спиртом.
Оборудование и состояние зданий, большей частью, далеки от современных стандартов. Время от времени, как в ранние советские времена, по стране идут поезда и теплоходы с медицинскими специалистами, которые ведут прием людей, живущих в «медвежьих углах». Но таким способом проблем здоровья народа на великих просторах России тоже не решить. Тем более что народ стал болеть гораздо больше, чем раньше.
В проблемных ситуациях советуют обращаться в организацию, которая вас застраховала и выдала вам медицинский полис. Но почему вы должны куда-то идти и что-то доказывать, если вам просто нужно к врачу. К слову, большая часть денег на медицину аккумулируется как раз в Фонде медицинского страхования, а не в Минздраве.
Где больше будет «секвестр» в ближайшие три года – нам пока неизвестно.
Кроме всякого рода нехваток, наша медицина никак не придет и к разумной организации приема и лечения пациентов. Человек повредил глаз, а его посылают к терапевту, чтоб тот дал направление к окулисту. А пресловутый «номерок» есть, в лучшем случае, только «на послезавтра». За это время человек или сам со своей бедой справится или глаз потеряет. Право же, и смех, и горе…
7 ноября 2016 года канал НТВ рассказал о настоящем горе, случившемся именно по такой безумной причине. Пятнадцатилетнему Антону Жукову, воспитаннику владимирской школы олимпийского резерва, занимавшемуся боксом, сделали накануне ЭКГ и ЭХО-КГ, которое специалистам «не понравилось». И вместо того, чтобы тотчас отправить мальчика этажом выше – к кардиологу, его отца заставили идти за номерком. Он его буквально «выгрыз», как выразился сам, но даже не на «послезавтра», а намного позднее. Но боксерский турнир с участием Антона состоялся раньше, 5 ноября. И 3 ноября мальчик был допущен к соревнованиям. После двух нокдаунов Антону стало плохо, и он умер. Врачи, дежурившие на соревнованиях, помочь не смогли. У парня была травма после ДТП, в которое он попал в детском возрасте. Вот она и «выиграла свой турнир». Стремление юноши скрывать свое состояние понятно, он был молод и хотел сражаться на ринге и побеждать. Но как же «тщательно» нужно было его обследовать, чтобы за годы ничего не понять? Однако это история отдельная, требующая отдельного разбирательства. А мы вернемся к пресловутому номерку. Почему тревожный результат обследования не открыл пациенту прямую дорогу к кардиологу? Без всякого номерка. Немедленно.
Воистину, наша медицина сошла с ума. Главным стало – не нарушать правила.
Номерки к «узким специалистам» выдаются в отдельном окошке, и все тут. Номерок на приём есть только через неделю, а то и месяц. Вот если бы Антон тут же, после ЭКГ, начал умирать, к «узким специалистам» его доставили бы немедленно. А раз не умирает – в общую очередь. Страшно. Я сталкивалась с этим сама и наблюдала подобное. Моей маме в свое время тоже сделали ЭКГ, которое тоже не было удовлетворительным. Но ее отправили домой. А смерть уже стояла рядом, она лишь помедлила, затаилась… Мама умерла на следующий день. Антон был молод и потому получил более длительную «отсрочку».
Отдельные случаи? Досадные оплошности? Ничего подобного. Это лакмусовые бумажки порочности системы здравоохранения в стране. Пахать и пахать, чтоб порядок навести. По каждому направлению трактат можно писать. Но я хочу предложить вам всего одну конкретную «историю болезни», в которой многие «болячки» современной российской медицины нашли свое отражение.
Взгляд на медицину с позиции «лежачего больного»
Это могло случиться с любым из нас. И именно так зачастую происходит все или почти все в медицинских учреждениях России. Поэтому в материале не названы подлинные имена людей и места, где все происходило.
Часть первая. Нищета.
Инга ничего не помнила до того момента, как над нею стало трескаться стекло, превращаясь в крупную паутинную сетку. Кажется, ее швыряло из стороны в сторону, и было больно. Оказалось, она на большой скорости съехала в кювет возле железнодорожного переезда и врезалась в бетонные блоки. Машина сделала попытку перевернуться и уже встала на половину крыши, но что-то ей помешало и толкнуло в обратную сторону. Этот «качок», возможно, и стал причиной травмы, которую получила Инга. Хотя все могло быть гораздо хуже.
За паутинным стеклом вдруг как-то сразу появилось много народу. Сотрудники «скорой» никак не могли широко открыть дверцу машины, и Инга сама протиснулась в узкую щель, встала на ноги и только потом легла на носилки. Натура, как всегда, вышла вперед. Рентген в поселковой больничке, где, по счастью, в этот субботний день оказался специалист, показал «компрессионный оскольчатый перелом тела второго поясничного позвонка», невролог позднее констатировал неизбежные в таких случаях ЗЧМТ и сотрясение головного мозга.
Ее спросили, кому можно позвонить, она показала номер телефона. До дома друзей и могилы матери, к которым она ехала, оставив позади уже 700 км, было всего 25, но друзья как-то тоже сразу появились рядом. Вообще, Инге казалась, что все заняло несколько минут, но счет шел уже на часы. В поселковой больничке, где ей ничем не могли помочь, долго решали, куда ее отправить. Наконец, «согласовали» вопрос с ЦРБ – Центральной районной больницей, и Ингу по рытвинам и ухабам местной извилистой дороги повезли обратно – в ближайший районный город. «Они обязаны вас принять хотя бы на три дня, потому что это экстренный случай», - почему-то очень волновалась при отправке врач, или, может быть, фельдшер. «Значит, с этим бывают проблемы», – подумала Инга.
В последние годы она избегала и больниц, и врачей, жила на назначениях, полученных лет семь назад от тех, кому доверяла. Словом, занималась бесконечно порицаемым медиками самолечением. Кстати, провоцируемым состоянием медицины и уровнем оказания помощи.
Все это началось после переезда в другой город, где Инга была чужая, и у нее не было ни знакомых врачей, ни друзей. А высиживать по два с половиной часа в очередях территориальной поликлиники было выше ее сил. Пару раз, правда, пришлось, потому что совсем деваться было некуда, и она в полной мере ощутила агрессивную среду очереди. Перед соседним кабинетом выяснение отношений на тему «чья очередь»? дошло до драки, и Инга решила, что никогда больше сюда не придет. Об этой поликлинике уже не раз писали, что она катастрофически перегружена, новые жилые комплексы разрастались в этом районе, как грибы, и количество населения все время увеличивалось, а поликлиника оставалась одна. Уместно было задать вопрос, о чем все последние годы думали городские власти – настолько все было очевидно. Но подобных вопросов в этом областном центре, как, впрочем, и во многих других, задать можно очень много, поскольку трудно обнаружить наличие элементарного анализа и прогнозирования развития ситуации. Власти все время заняты чем-то другим, например, вопросом о том, как удержаться у власти. И еще у них всегда нет денег. Не только сейчас, в реальный кризис, но всегда. Потому что воровство из государственной казны в России давно дошло до беспредела. А представления федерального правительства о финансовых возможностях и потребностях регионов весьма далеки от реальности. Не зря, наверное, утверждают, что 90 процентов российских денег – в Москве, 5 процентов в Петербурге и 5 – во всех регионах вместе взятых.
ЦРБ - очень слабый «хребет» системы здравоохранения
Что такое ЦРБ или Центральная районная больница, Инга, благодаря прессе и рассказам случайных людей, смутно, но знала, и эта аббревиатура вселяла в нее страх. Оказалось, не напрасно. В палате отделения травматологии, куда положили Ингу, уже в статусе «лежачего» больного, отсутствовали не только кнопки вызова медсестры, но даже обыкновенные занавески на окнах. Окна были грязными, откосы нуждались в ремонте, на потолке виднелись желтые подтеки, а светильник окружала паутина.
Но самое большое впечатление производил металлический держатель над кроватью, за который лежачий больной мог ухватиться, чтобы перевернуться или передвинуться в кровати. Обмотанный бинтом, возможно даже пропитанный йодом, (ну не может же быть, чтобы он был просто грязным от длительного употребления), но если и йод – то когда это было?.. Во всяком случае браться за него было страшновато.
Пришел врач и сказал, что сейчас Инге сделают капельницу и дадут таблетки. Лежать она будет на жестком щите. Но ничего подобного не произошло. Ей сделали только обезболивающий укол. Когда Инга на следующий день спросила молодого дежурного врача, почему ей не сделали капельницу, он засмеялся и сказал: «Ну, понимаете, выходной день, никто не хочет работать». - «А тут еще я вам на голову свалилась», - поддержала его юмористический настрой Инга. «Да и не только Вы», - ответил врач. Ингу не удивило, что на него не произвело никакого впечатления отсутствие исполнительской дисциплины, что «лежачего» больного привезли и, по сути, бросили на заурядном «койко-месте». Она понимала, что это обычная практика, и если ты еще не умираешь, то нужно добиваться, чтобы на тебя обратили внимание.
Медсестры ограничивались, в основном, димедролом и анальгином. «А у нас больше ничего нет», - добродушно объясняли они. На следующий день Инге все же сделали капельницу. Очевидно, именно эта одна-единственная капельница физраствора, и означала, что, находясь в больнице, Инга «получала инфузионную терапию», как было написано в выписке. Вообще выписка выглядела вполне солидно, хотя и мало соответствовала действительности. Инга не знала, что ей кололи, и могла быть «не в курсе» терапии антибактериальной, НПВС, но точно знала, что ни уролог, ни невролог ее не осматривали. Однако в выписке утверждалось обратное. Не была она зафиксирована и «жестким грудопоясничным корсетом» – его купили и привезли ей знакомые ее родственников уже перед отправкой в федеральный центр. Правда, архаичный жесткий щит, на котором она должна была лежать, дня через три все же на ее кровать установили. Еще через пару дней щит съехал, и Инга оказалась в диагональном положении, рискуя свалиться с кровати. При обходе заведующий дал указание медсестре ситуацию исправить. Медсестра промолчала, а позже сказала Инге, что это не ее дело.
К счастью, к соседке по палате в этот день приехал муж-фермер. Он обошел кровать, прикинул, что и как, и одним движением поставил щит на место. И Инга снова приняла устойчивое горизонтальное положение.
Вообще, солидарность и взаимовыручка в этой «полулежачей» палате играла главную роль. «Ходячие» выносили «утки», которые иначе могли простоять целый день, при необходимости освобождали «лежачих» от памперсов, по поводу которых уже устроившиеся на топчанах на ночь медсестры и санитарки говорили: «Пусть полежит до утра». (Независимо от содержимого памперса).
Больные делились лекарствами, например, от давления, «ходячие» поднимали упавшие у «лежачих» вещи, выполняли просьбы помочь умыться или почистить зубы, позвать медсестру, что-то подать, поправить постель, выносили грязные тарелки и прибирали пролитую или просыпанную еду, особенно новенькими, которые еще не научились есть, лежа на боку.
Тарелок, кстати, в ЦРБ явно не хватало, потому что за время «трапезы» больных, их не раз требовали кухонные работники. А может, они просто торопились поскорее все это завершить. Может, по одной из этих же причин рисовую запеканку на ужин принято было подавать в бумажной салфетке. (Не надо посуду мыть). Впрочем, нет, салфеток как таковых не было вообще – ни в завтрак, ни в обед, ни в ужин. Просто Инга не сразу поняла, что запеканку для нее заботливо заворачивала в салфетку соседка по палате. А так – наверное, просто положили бы на тумбочку, которую, кстати, кроме самих больных, никто и никогда не мыл. Тем не менее, туда клали хлеб и таблетки.
Одежда для больных, очевидно, тоже не предусматривалась. Во всяком случае Инга так и лежала в своей окровавленной рубашке, поскольку ремнем безопасности ей сильно обожгло грудь.
Каждое утро грузная, нездорового вида, женщина мыла некое определенное пространство посередине палаты. Инга как-то рассыпала порошок возле тумбочки, и он так и пролежал там всю неделю. Та же судьба была и у пролитого борща. Возможно «убиравшаяся» в палате женщина была подменной, (хотя, какое это имеет значение?) Перед отправкой Инги в федеральный центр (через 10 дней) - вдруг засиял «луч света в темном царстве» - красивая, в ладной униформе улыбчивая девушка (была на больничном с ребенком), которой оказалось возможным рассказать и о рассыпанном порошке, и пролитом неделю назад борще. В первый раз за неделю в палате была вымыта раковина и протерты тумбочки и спинки кроватей.
Может, возраст и состояние здоровья не позволяли предыдущей «няне» или санитарке нормально выполнять свои нехитрые обязанности, так же как и пожилой медсестре, которая действовала по принципу «А Васька слушает, да ест» (Это про злополучный щит, покосившийся на кровати Инги, непоставленную капельницу и другие невыполненные распоряжения врача). Причины могли быть всякие, но Инга понять этого не могла, потому что всю жизнь знала одно: или ты работаешь, или – не работаешь.
Впрочем, если уточнить, какую зарплату получают эти люди, станет понятнее, почему они лишь делают вид, что работают. Может, это их непрерывная «акция протеста».
А может, работа им просто не под силу – это видно по их внешнему виду и состоянию, являющему собой живой ответ на вопрос, надо или, точнее, можно ли повышать в России пенсионный возраст. Может, все-таки, сначала жизненный уровень народа поднять? И социальных услуг заодно. В эту ЦРБ на недельку положить бы председателя Госдумы РФ или председателя правительства. Здесь сразу нашлись бы ответы на многие вопросы, и стало ясно, как не в телевизоре, а на самом деле лечится страна.
Главный сказал: «не делаем»
Все происходящее в палате никак не вязалось с обликом и репутацией заведующего отделением – обаятельного, интеллигентного, профессионального. Говорили, что к нему на операции приезжают даже из столиц. Хирурги, испокон веку, – «небожители». Может, и этот уважаемый заведующий просто не вникал в какие-то там мелочи, будучи сосредоточенным на сложных переломах и прочих серьезных проблемах. А может, сознательно отстранился от всего, кроме своего хирургического мастерства, потому что давно понял, что изменить в отделении и в целом в больнице ничего невозможно, и год от года все становится только хуже. И, потом, в больницах ведь есть такая должность как старшая или главная медсестра…
А «небожитель» свое дело действительно знал. Едва взглянув на рентгеновские снимки Инги, тотчас сказал: «Здесь сложный перелом, нужна операция, но мы таких не делаем». В областной больнице, куда отправили снимки, его мнение подтвердили и сказали то же самое. Разве что другими словами - «но мы за такую операцию не возьмемся».
На фото: Спасение Инги было рядом – специализированный федеральный центр, расположенный в областном городе.
Но пришлось ждать десять дней, пока шли все согласования, в которых были задействованы родственники Инги связывавшие между собой города и медицинские учреждения и организовывавшие «ручную» доставку документов, снимков, дисков и других материалов из одного города в другой. Можно ли назвать такой способ эффективным? И вообще разумным? Но, оказывается так принято в нашей медицине. Проходившие ту же процедуру пациенты подтвердили это Инге. Хотя, так оно, может и лучше, учитывая «скорость» «Почты России», которая, похоже, реорганизациям со сменой начальников ни в какую не поддается.
Инга тем временем уже боролась с начальным проявлением пролежней, и испытывала все иные негативные следствия лежачей жизни. Ее поразило, насколько быстро атрофируются мышцы, и ветшает весь организм, лишенный движения. Наконец, настал день, когда Ингу доставили из ЦРБ в федеральный центр травматологии, ортопедии и эндопротезирования. Но это уже другая история.
Тамара ФЕЛЬДШЕРОВА,
Фото автора
«Прессапарте»/Pressaparte.ru
Читайте другие материалы в рубрике "Контекст с Тамарой Фельдшеровой"
Поделиться с друзьями:
