«Ван Гог. На пороге вечности» – фильм, который снимали сразу в пяти странах

13 мая 2020 г.

В 2019 году в России вышел в прокат фильм о Ван Гоге совместного производства Ирландии, Швейцарии, Великобритании, Франции и США. Режиссёр – Джулиан Шнабель, главную роль исполнил Уиллем Дефо. В мировом прокате картина появилась раньше – в 2018 году под слоганом A Grain of Madness is the Best of Art - «Зерно безумия — это лучшее из искусств».

Классиками становятся не сразу

Ван Гог был сыном XX века, а своему времени был пасынком. Свой век, XIX-й его почитал за пасынка: его кошмары пугали мирных жителей французской провинции, в их понимании художник – это тот, кто рисует с натуры и так, чтобы было «красиво». У любого человека есть чувство красоты, но чаще простое, непритязательное, требующее, чтобы картина была похоже на оригинал. Тогда люди посчитают, что у художника есть дар.

XIX век обошёлся без серьезных потрясений, это было мирное время, и оно сформировало сознание целого поколения: их устойчивые понятия, традиционные ценности, шаблонные представления обо всем, и об искусстве тоже.

Для удовлетворения эстетического чувства жителя провинциального городка - скажем, Арля, где Ван Гог провёл часть жизни, - довольно было схожего с оригиналом портрета или пейзажной зарисовки – тогда бы эту картину непременно купили.

Система отношений в мире искусства сложилась давным-давно: дельцы от искусства искали покупателей, они финансировали художников, если имели надежду продать их полотна – ежемесячно высылали сумму, достаточную для существования, скромную, но позволявшую выжить. Если не было благодетеля, спонсора, мецената, приходилось искать другие способы, чтобы полотна увидели, заметили, оценили. Художники пытались объединяться в артели – выставляться в одном месте сообща и жить на деньги общины: коммерчески успешные авторы получали возможность писать, а остальным волей-неволей приходилось брать на себя чёрную работу – заботиться о бытовых удобствах сотоварищей – готовить еду, например. Ван Гог до отъезда из Парижа попытался было вступить в подобное сообщество – нужда заставляла, но жить коммуной, подчиняясь диктату своего окружения – он не смог. «Слишком долго жил в одиночестве», —объясняет он Гогену своё неприятие любого влияния. Винсент на словах и в картинах отстаивал право писать вне школ и направлений, не признавая моды и не стремясь понравиться зрителю. Работал, сообразуясь исключительно с собственными понятиями о красоте – но ему мало было красок Парижа: это был город сумрачный и дождливый, а Винсент искал солнечного света: он хотел его написать. Гоген, с которым он этой мыслью поделился, посоветовал Ван Гогу ехать в Арль.

Испытание жизнью

Арль в кинореальности режиссёра Дж. Шнабеля не цветёт лавандовыми полями и не влечёт россыпью звезд на темном небе. Серое небо, как в Париже, мистраль, от которого вот-вот откроются настежь створки плохо затворяющегося окна, от которого дрожат стены в снятой на срок комнате.

Ван Гог приезжает в Арль и сразу затворяется в этом своём новом жилище. Снова один, снова не выходит, потому что никто и нигде его не ждёт. Хозяйка неласкова – новый жилец беден, в заведении, где местные вечером собираются, чтобы выпить, он ни с кем не то что дружбы – простого разговора завести не может. Винсент всё думал, как хотел быть одним из этих людей: сидеть с ними за одним столом, разговаривать: «Они угостили бы меня табачком или даже вином. Время от времени я бы рисовал кого-нибудь из них». Чего проще для художника, казалось бы: даже посредственных способностей живописец вполне способен изобразить на холсте квартирную хозяйку так, чтобы поладить с ней и прослыть талантом. Но людям нужно внимание, а Винсент занят искусством.

Эксцентричными поступками, своим переменчивым настроением, своей непохожестью неприятен этой маленькой общине – люди говорят, что он может ругаться или кричать во все горло прямо на улице, плакать, испугать детей, измазав лицо чёрной краской. Достаточно, чтобы прослыть в маленьком Арле сумасшедшим.

Проповеди Ван Гога о красоте не услышали, его странных жестов не поняли. Его паства – это его соседи, которые заняты воспитанием детей, работой и посиделками в кабаке – это наполняет их жизнь. Им не нужны откровения – им достаточно своих насущных проблем, а устройство мира им вполне объясняет церковь.

Когда одиночество становится судьбой

Винсент родился избранным – видит то, чего другие увидеть не могут – а это другое – это кошмары потустороннего мира, невнятные голоса, странные видения, ощущения присутствия тёмного духа – невидимого, неназываемого, но ругающего. Он страдает от своей непохожести на других. Скоро спустя после приезда в Арль он впервые признается брату в болезни – тогда она пугает его. Винсент плачет от страха и бессилия и просит Тео скрывать от врачей это его признание.

Винсент попал в больницу в Арле после ссоры с местными жителями: мальчик бросался в него камнями, он подошел, схватил его за ворот, потребовал объяснений, и тут на него напали мужчины, сразу несколько, и стали избивать, крича, чтобы он больше не трогал детей, не приставал к ним. Тео спрашивал: правда ли все то, в чём Винсента обвиняют. Тот отрицает – он не помнит, что бывает, когда на него «находит», никогда не помнит, но допускает, что в беспамятстве способен сделать то, что напугает людей, или причинить зло самому себе. Болезненное состояние только усугубляется постоянным одиночеством. «Я могу броситься с утёса или даже убить кого-нибудь, говорит Винсент брату.

Жители Арля Ван Гога не привечают, Тео надолго оставить семью в Париже не может, но, чтобы помочь Винсенту, зовёт к приехать к нему Гогена – они дружны.

Гоген приезжает, они с Винсентом живут бок-о-бок, по-соседски, пишут пейзажи Арля. Винсент откровенен – герой Уиллема Дефо в этом фильме вообще склонен к исповедальности. С Полем его беседы чаще всего об искусстве – Винсент объясняет ему свою склонность писать природу. Он говорит, что не может копировать с натуры. Он не может работать над картиной долго, прорисовывать детали и раздумывать, как ложится краска, как советует ему, чувствуя себя наставником, Поль. Винсент объясняет свою манеру письма: надо работать быстро, одним мазком – и ориентируется на художников, которых он любит. Он называл такую технику мазком гения, и бесполезно было ему доказывать, что он работает иначе. Ван Гог рисовал энергию, солнечный свет, краски, приобретающие форму. Судя по высказываниям героя фильма, художник очень ясно видел связь, которая объединяет всех людей, видел в ней пульсирующую, вибрирующую энергию, видел в ней вечность, которая явилась миру в зримых и осязаемых образах.

Даже люди, если он их рисовал, тоже как будто вылепляются из этой плотной энергии, сконцентрированного света, который есть первооснова для любой материи и источник жизни. «Под небесами, что иногда сияют, как сапфиры или бирюза, под непрерывно льющимся потоком мыслимых оттенков света тревожащее и настораживающее изображение природы, одновременно реалистичной и в то же время почти сверхъестественной, где всё живое и не живое. И формы, и цвета заявляют о себе неудержимо и яростно, эта природа искривлённая, искажённая, когда форма становится кошмаром, свет пламенеет большим пожаром. Не было ещё художника, живопись которого напрямую обращалась бы к чувствам», - написал о нём критик. Ван Гог, впрочем, с такой трактовкой Арье не согласился – посчитал, что не заслуживает такой оценки.

В разговоре с Гогеном он объясняет, как сам оценивает своё творчество: «Я вижу, говорит он, то, что никто не видит, я думаю, что схожу с ума, но позднее говорю себе – я понесу это своим братьям, людям, это привилегия – давать людям надежду и утешение. Мое видение ближе к реальности, оно позволяет почувствовать, каково это – быть живым, я думаю, люди этого не чувствуют. Мои картины могут вернуть это чувство».

Красота, рождённая страданием

Картины Ван Гога рождены страданием. Природа для него заключает в себе совершенство красоты. Познание этой красоты, открытие её сопровождается у него радостью, вдохновением и созданием новых полотен, новых шедевров. Но открытый ему иррациональный мир открыт ему и с другой стороны – тёмной, и его познание уже сопровождается мистическими откровениями.

В фильме показан эпизод биографии художника, известный не меньше, чем его полотна – как он отрезал себе ухо. Это случилось после прощания с Гогеном. Тот продал несколько картин и успел приобрести репутацию известного художника, а потому торопился в Париж, чтобы быть в обществе, заниматься наставничеством: в провинциальном Арле ему нечего было делать. Винсент воспринял известие об отъезде Поля очень эмоционально, решил, что он чем-то виноват в этом решении, расплакался, потом в экстатическом припадке взял бритву, отрезал себе ухо, завернул его в бумагу и отнёс в бар, отдать местной проститутке – Габи. Думал, девушка знает его друга и передаст тому его подношение.

Потом он пытался объяснить доктору в лечебнице для душевнобольных мотивы этого своего поступка. Винсент сказал, что в момент припадка чувствовал близость грозного духа, который – так ему казалось– хочет вонзить нож в его сердце. Отсекая плоть, он пытался изгнать духа, а передавая ухо Полю, решил, что его жест остановит Гогена и тот не уедет. В рассказе Винсента есть логика – он, по крайней мере, в этом убеждён, когда беседует с доктором. Но душевная болезнь мучает его всё сильнее и доставляет ему всё большие страдания, это очевидно. Ван Гога определяют в лечебницу в Сен-Реми.

Последние годы жизни он, по сюжету фильма, часто будет наблюдаться у врачей и получать медицинскую помощь. Лечебница в Арле, потом в Сан-Реми, потом в Овер-сюр-Уаз - его жизнь замкнётся в стенах этих печальных мест. Он говорил, что он живёт, пока пишет, и что его картины — это он сам.

Лечение не принесло Винсенту успокоения – здоровье его не поправилось, напротив, только ухудшилось. Его отпустили из лечебницы, отдав на попечение доктору, другу Тео – Винсент жил в его имении за городом и продолжал писать, хотя силы его слабели и слабела уверенность, что он в самом деле хороший художник. Его уверяли в этом и успокаивали брат, Поль, критики, но он незадолго до гибели с горечью говорил о своем творческом призвании, называя себя изгнанником.

Незадолго до того, как покинуть лечебницу в Овер-сюр-Уаз, он имел беседу с пастором. Тот, показывая Ван Гогу на его картину, просил его сказать, уверен ли он, что он действительно художник, не считает ли он, как считает большинство, что его картина отталкивает и отвращает, что она некрасива. Винсент говорит, что господь определил ему жить не в своё время: «Мой дар, возможно, для людей, которые ещё не родились». Размышляет и вспоминает библейскую историю, как Христос тоже при жизни никому не был известен, и о нём узнали только через 30-40 лет после смерти.

Вечная жизнь может наступить только после смерти. Отсылка к образу Спасителя, или Иешуа, так его называет Винсент – напоминает о его призвании художника: положить всю жизнь ради создания картин, которые дадут людям надежду и утешение. «Я пытался заниматься чем-то другим, позже скажет он доктору в лечебнице, мой отец был пастором, и я готовился к религиозному служению, но рано понял – я художник, и это единственный мне дар от бога», - вспоминает он.

Ван Гог, сын пастора, готовился к религиозному служению – но ему была уготована иная стезя. После длительного и малополезного пребывания в лечебницах Винсент приходит к мысли, что его страдания – неизбежность, их надо принять и жить с ними, ибо только через страдания и в муках рождается красота. Своим открытием он делится с доктором Полем Гаше. «Раньше я считал, - говорит он, - что художник должен учить воспринимать мир, я хотел показать, что есть внутри и вне меня, то, частью чего я являюсь». В одиночестве, и в бедности, и в болезни он стал думать о взаимоотношениях с вечностью – так он выразился. «Приходится от многого отказываться, прежде чем создашь удачную картину. Я нахожу в печали удовлетворение, это чувство сильнее, чем радость. Ангел за спиной у того, кто печален. «Меня считают безумцем, - объясняет Винсент доктору, — но я не хочу выздоравливать. Исцеление приходит через недуг – в таких муках появляется картина».

В имении Гаше Ван Гог провёл остаток жизни. Жить ему оставалось недолго. Конец художника был мученическим, как и вся его судьба, но он принял его спокойно – так, как принимают святые мученики, устремлённые всеми помыслами к жизни вечной. Если я не пишу, я не живу – говаривал Ван Гог. Его слова были пророческими – в картинах он обрёл жизнь вечную.