Откуда взялся «Чёрный пёс – Петербург»?

27 декабря 2021 г.

Кажется, откуда у ДДТ и Юрия Шевчука такой колоритный образ города - «Чёрный пёс – Петербург»? Поэты чувствуют больше и глубже, видят дальше – и не случайно именно в 1994 году у ДДТ родился альбом с таким названием.

У Петербурга всегда был особенный образ. Пропадающий днём и мгновенно появляющийся с темнотой. Исчез этот образ только в 1924 году и пропадал неизвестно где до 1991 года. Хотя почему неизвестно? Прятался в стихах поэтов из прошлого. Объявился вновь лишь после переименования Ленинграда в Санкт-Петербург в сентябре 1991 года.

Образ вернулся спустя семь десятков советских лет. Только в городе с именем Ленинград этот образ чёрного пса не показывался. Неужели такое возможно? Может, это только воспоминания людей делают те годы и Ленинград – светлыми и яркими? А ещё героизм ленинградцев, который сделал невскую столицу символом, схожим с горой Олимп из древнегреческих мифов. Но нет, у поэтов эмоции, спрятанные в рифмы, о многом говорят. Почитайте стихи Эдуарда Асадова, Ольги Берггольц, Анны Ахматовой, Алексея Фатьянова – совсем другие образы.

Так или иначе – «чёрного пса» почти семьдесят лет не было видно.

А ныне, вот уже почти тридцать лет город снова «Чёрный пёс». Юрий Шевчук почувствовал его возвращение:

…В мертвых парадных, в хрипе зонтов

Твои ноты разбросаны всюду как волос,

Капли крови на черствых рублях стариков

Черный пёс Петербург - крыши, диваны,

А выше поехавших крыш - пустота

Наполняются пеплом в подъездах стаканы,

В непролазной грязи здесь живет чистота.

Поразительно, но до Юрия Шевчука, написавшего текст и музыку этой песни, Петербург действовал очень похоже на многих поэтов – те же образы, эпитеты, краски, настроения.

Вот у Аполлона Григорьева:

И пусть горят светло огни его палат,

Пусть слышны в них веселья звуки,-

Обман, один обман! Они не заглушат

Безумно страшных стонов муки!

Страдание одно привык я подмечать,

В окне ль с богатою гардиной,

Иль в темном уголку,- везде его печать!

Страданье - уровень единый!

Или у Поликсены Соловьевой:

Город туманов и снов

Встает предо мною

С громадой неясною

Тяжких домов,

С цепью дворцов,

Отраженных холодной Невою.

Жизнь торопливо бредет

Здесь к цели незримой...

Я узнаю тебя с прежней тоской,

Город больной,

Неласковый город любимый!

Ты меня мучишь, как сон,

Вопросом несмелым...

Ночь, но мерцает зарей небосклон...

Ты весь побежден

Сумраком белым.

У Саши Черного:

На Невском ночью

Темно под арками Казанского собора.

Привычной грязью скрыты небеса.

На тротуаре в вялой вспышке спора

Хрипят ночных красавиц голоса.

Спят магазины, стены и ворота.

Чума любви в накрашенных бровях

Напомнила прохожему кого-то,

Давно истлевшего в покинутых краях…

Это Осип Мандельштам написал про Дворцовую площадь:

Императорский виссон

И моторов колесницы, —

В черном омуте столицы

Столпник-ангел вознесен.

В темной арке, как пловцы,

Исчезают пешеходы,

И на площади, как воды,

Глухо плещутся торцы.

Только там, где твердь светла,

Черно-желтый лоскут злится,

Словно в воздухе струится

Желчь двуглавого орла.

Вот Николай Некрасов и строки из «Дружеской переписки Москвы с Петербургом»:

…Театры и дворцы, Нева и корабли,

Несущие туда со всех сторон земли

Затеи роскоши; музеи просвещенья,

Музеи древностей - «все признаки ученья»

В том городе найдешь; нет одного: души!

Там высох человек, погрязнув в барыши,

Улыбка на устах, а на уме коварность:

Святого ничего - одна утилитарность!

Один и тот же образ везде, в каждой строфе о той пропасти, которая образовалась между дворцами и лачугами, пусть и каменными. И это лишь капля в море из написанного о городе на Неве. А сколько судеб, сломанных в этих гранитных стенах, так вообще не сосчитать. Кто мог – бежали отсюда со всех ног, чтобы спастись, глотнуть другой жизни, в точности, как написал Аполлон Григорьев:

Прощай, холодный и бесстрастный

Великолепный град рабов,

Казарм, борделей и дворцов,

С твоею ночью, гнойно-ясной,

С твоей холодностью ужасной

К ударам палок и кнутов.

А те, кто не смог сбежать, остались здесь, и по-прежнему все эти мятущиеся души рвутся на части, оставляя следы в линиях домов, в туманах, в кучах грязного снега, в чёрных сучьях деревьев, в тенях, оттенках и чёрных красках.

Петербург в цветных красках не нуждается, постановочность моментов тут тоже ни к чему – эти сумеречные контрастные тона тут сами всё решают. Даже в яркие предновогодние дни тут больше монохрома. И образы вечерний и ночной город создаёт сам, фотографу нужно только нажимать кнопку спуска затвора, художнику – просто копировать. Всё остальное за них делает сам город. Здесь каждая линия, каждый штрих уже определён давно. Они идеально прочерчены, и каждый вечер появляются в тех же координатах, не нарушая заведённого порядка ни на миллиметр. Любая тень здесь вовсе не тень, а объект, элемент картины, без которого может всё нарушиться. И люди, каждый человек на улицах, раз за разом занимают строго положенное, тщательно очерченное место, ту точку, в которой обязаны быть в эту секунду.

Фасады домов, крыш, нити электропроводов, фонарные столбы – все прямые линии к вечеру становятся ломаными, и нередко тем краем, выше и ниже которого поджидает пустота. Только лица не меняются, они, как белели утром, так белеют и вечером. Миллионы их занимают каждое утро своё место в контрастной иерархии города.

И сколько бы ни строили тут ярких, цветных сооружений, сколько рекламы ни вешали на фасады, всё равно они становятся либо серыми, либо чёрными, подсказывая нужные рифмы, в представлении новых поэтов.

Когда мы раньше читали Достоевского, то казалось, что это из-под его руки, из его мозга выходят тёмные фигуры, чёрными очертаниями разрезающие темноту лестниц, выходящие из провалов парадных. Но это оказалось не так. Писатель просто заметил всех входящих-выходящих из теней, разглядывая не столько лица, сколько души обитателей. Достоевского давно нет, а «чёрный пёс Петербург» – есть. Что же делает его таким? Откуда взялся этот образ? Что за чудо возникло тут среди невских болот и откуда эти вечные страдания? Наверное, самое подходящее слово во всём этом – именно чудо. С самого рождения Петербурга – это было именно оно, помноженное на жизни миллионов людей, отданных ему. Этот город – маг, он завораживает, привораживает, в том числе своим монохромом и миллионом оттенков серого, в которых смешались страдания и роскошь. И строки Николая Агнивцева просто подтверждают статус этого города:

Как явь, вплелись в твои туманы

Виденья двухсотлетних снов,

О, самый призрачный и странный

Из всех российских городов!

Вернувшийся «чёрный пёс» – бродяга, неутешимый страдалец с надеждой на понимание, уже давно обжился и привычно вечером бродит по улицам и площадям, пока иная непреодолимая сила не заставит его спрятаться вновь.

Гер АЙДОК

Фото Игоря Докучаева

«Прессапарте»/Pressaparte.ru